Геральдика православных Церквей. Часть вторая

(сокращенный вариант)
   
    Среди белокаменной резьбы Георгиевского собора в Юрьеве Польском помещен самый ранний из сохранившихся до наших дней герб Древнерусской державы - в окаймленном виноградной лозой обратнокаплевидном щите восстающий лев ("барс с собаковидной головой"). На этот щит опирается Святой Георгий с копьем в руке, олицетворяя собой небесное покровительство правившей тогда Русью великокняжеской династии Мономашичей.















Герб Владимиро-Суздальской державы. Белокаменная резьба Георгиевского собора, 1234 год; прорисовка фигуры Святого Георгия с гербовым щитом; древнерусский геральдический обычай в книжном искусстве - Феодор Стратилат с гербовым щитом (фронтиспис Феодоровского Евангелия, Ярославль, 1321 - 1327 годы).
    Отдельные изделия древнерусских ремесленников и ювелиров, особенно найденные в последние годы, заставляют пересмотреть многие устоявшиеся в науке представления. Обнаруживается все больше доказательств распространенности двуглавого орла в древнерусском декоративно-прикладном искусстве XI - XIII веков, что свидетельствует об исконном почитании русичами этого символа. Одной из таких находок является свинцовая подвеска, обнаруженная близ деревни Старое Ракомо под Великим Новгородом. Именно здесь, по предположению историков, находилась загородная резиденция Ярослава Мудрого. Места же эти были заселены ильменскими словенами с IX - X веков.
    Как известно, первое в Европе одиночное изображение двуглавого орла было обнаружено археологами в Гнёздовских дружинных курганах под Смоленском. Оно покрывает лицевую сторону весьма распространенного в те времена предмета дружинного обихода - подвески. Аналогичные подвески X – XI веков обнаружены также в Киеве и Чернигове, а в Ярославле и Великом Новгороде двуглавый орел украшал ножны мечей и медные булавки.
    Первенство в этом списке мраморной плиты из Ксиропотамского монастыря на Афоне весьма спорно. Предание связывает основание монастыря с именем императрицы Пульхерии (450 – 453 годы), сестры императора Феодосия II, однако более вероятным его строителем мог оказаться живший в X веке преподобный Павел Ксиропотамский – современник преподобного Афанасия Афонского. Учитывая частые разрушения монастыря и непосредственную связь его письменной истории с династией Палеологов, ранняя датировка ксиропотамской плиты с рельефом двуглавого орла представляется малообоснованной.
















 Двуглавый орел в древнерусском искусстве.
 Ярослав Мудрый с детьми (несохранившаяся фреска в соборе Святой Софии Киевской; затканные двуглавыми орлами одеяния выделены цветом); свинцовая подвеска XI - XII (?) веков, обнаруженная в 2009 году близ деревни Старое Ракомо под Великим Новгородом.

     Данное обстоятельство лишний раз подтверждает факт отсутствия в византийском искусстве V – XI веков одиночных изображений двуглавого орла и, вместе с тем, усиливает позицию ученых, связывающих проникновение этой эмблемы в Византию вместе с варяжскими дружинами. Нанимавшиеся византийцами в русских землях отряды варягов составляли отборную императорскую гвардию, не раз выходившую победительницей в тяжелых сражениях. И если на страницах византийских хроник и русских летописей в числе дружинников неоднократно упоминаются имена скандинавов, основную массу бойцов составляли православные славяне. Ведь с крещения дружины равноапостольного князя Владимира и началось крещение Руси.
    Вопреки укоренившемуся в отечественной историографии русофобскому мнению о нордическом происхождении варягов их принадлежность славянскому миру не должна вызывать сомнений. Еще М. В. Ломоносов в споре с немецкими академиками-норманнистами указывал на то, что если бы призванные на Русь князья со своими дружинами оказались иноплеменниками, в русском языке сохранились бы следы скандинавского влияния. Но в нашем языке прослеживается воздействие на него греческого, староболгарского (церковнославянского), татарского (благодаря мигрантам из Золотой Орды), немецкого, французского, однако в нем отсутствуют следы шведских или норвежских слов.














Варяжская гвардия при дворе византийских императоров.
1 – реконструкция внешнего облика варяжского дружинника; 2 – варяжская гвардия в императорском дворце (миниатюра византийских хроник); 3 – рельефное изображение двуглавого орла из Ксиропотамского монастыря на Афоне.
    Действительно, по пути «из варяг в греки» в Константинополь прибывали помимо варягов-славян и отряды викингов, но византийцы никогда не путали их с русскими. Не в 980-м ли году столица ромейской империи впервые увидела прибитый к своим воротам щит с двуглавой птицей (вероятнее всего, с рассеченным от головы к хвосту жертвенным черным вороном), приписываемый летописной легендой вещему князю Олегу? Ведь именно тогда впервые пришедшие из Руси наемники пополнили отряды императорских телохранителей. А вскоре запомнившаяся константинопольцам языческая эмблема варягов приобрела статус отличительного знака православных гвардейцев.
    При этом символика гордых басилевсов, разумеется, продолжала оставаться в русле традиционных греческих монограмм – не пристало властителям мира обращать внимание на дружинные знаки северных варваров-неофитов. Но Церковь могла к свидетельству своего удачного миссионерства отнестись более заинтересованно. Мы уже никогда не узнаем путей распространения двуглавого орла по территории Византии, но только Церковь могла придать ему представительность общегосударственного, национального  христианского символа, не умаляющего достоинства перенимавших его западноевропейских графов и королей. Ибо другого источника заимствования для них попросту не существовало.












Символика Латинской империи (1204 – 1261).
1 – герб Латинской империи; 2 – знамя Латинской империи; 3 – герб Афинского герцогства;
4 – герб Ахейского княжества.

    Участники IV Крестового похода – преимущественно венецианцы и французы – вторглись в пределы Византии под знаком Креста, а наследники их предводителей покидали свои недолговечные владения с включенным в родовую символику двуглавым орлом. Но для графов Фландрских и их сподвижников византийский орел олицетворял отнюдь не чуждую им православную Церковь – его присутствие на графских гербах и монетах знаменовало собой причастность (!) к тысячелетнему царствованию ромейских самодержцев. Следовательно, в первой половине XIII века двуглавый орел простер свои крылья уже не только над Вселенским патриархатом, но и над византийским престолом.
    Борющаяся с латинянами Никейская империя вполне могла, переступив через церковную принадлежность двуглавого орла, использовать его в качестве своего государственного символа. Косвенным подтверждением этого предположения может оказаться упоминание византийским историком Георгием Акрополитом (1217-1282) одного малозначительного, на первый взгляд, факта. По его словам, золотые двуглавые орлы стали украшением не только императорских одежд, но и обуви. Византийская золототканая парча покрывалась вплоть до начала XIII века лишь характерным орнаментом из двуглавых орлов в сопровождении различных животных. Рисунок сшитых из этой парчи церемониальных нарядов знати служил своеобразным знаком принадлежности ко двору басилевса, но не содержал каких-либо персональных знаков отличия.
    Но помещение одиночной фигуры двуглавого орла на сапоге выражало уже не безличностную аристократичность владельца, а принадлежность данной вещи конкретному лицу. Вот здесь-то и проявляется владетельная функция герба, распространявшаяся в Средние века на все имущество самодержца – от сапога до подвластной территории. А Никея перед лицом невежественных захватчиков, огнем и мечем насаждавших католические порядки, остро нуждалась в подобном священном патриотическом символе.

















Двуглавые орлы средневековой Европы.
1 – миннезингер Отто граф фон Беттенлаубен, 1230; сэр Джон Бльют Хантский, 1300 – 1308; 3 – цюрихский род Шлатт, 1335-1345; 4 – сэр Джон Спайк, XV век; 5 – маршал Франции
Жан ле Мэнгр Бусико, 1370 – 1386; 6 – Палеологи, XV век.
(по материалам С. П. Панасенко)

    Между тем, волна заимствования этой чудесной эмблемы, оспариваемой противоборствующими Латинской и Никейской империями, докатилась и до самых отдаленных уголков Западной Европы. В Шотландии и Нормандии, в Нидерландах и немецких землях, в Швейцарии, на Балканах и Трапезундском побережье Малой Азии все больше владетельных родов пленялось импозантностью двуглавого орла, воспринимавшегося в те непросвещенные времена царственным гербом не только Рима Второго, но и Первого. Но символом Древнего Рима была вскормившая Ромула и Рема Капитолийская волчица, в Константинополе орел так никогда и не появился на монетах и императорских печатях, и только Церковь может настаивать на своем приоритете в наделении этой эмблемы вселенским значением.
    Все известные на сегодняшний день сведения о геральдическом применении двуглавого орла бесконфликтно укладываются только в одну схему его происхождения и распространения: Древняя Русь – «путь из варяг в греки» - Византия – Западная Европа. До сих пор в Европе не обнаружено иного центра зарождения подобного культового символа помимо русо-варяжского, и ни одно народное искусство, кроме русского, не засвидетельствовало его неподдельную языческую древность. Существующие же официальные версии развития ранней геральдики возникли при отсутствии многих фактов, обнаруженных в последнее время, к тому же они достаточно односторонни – ими рассматривается лишь светский аспект исторического бытия структурированной символики, но не ее духовное наполнение и церковное применение.
    Но вернемся в Византию. Обилие возникших в XII – XIV веках рыцарских гербов с двуглавым орлом указывает на продолжительность самого периода заимствования, не ограниченного датами возникновения и краха Латинской империи. Этот факт доказывает повсеместную распространенность занесенной варягами эмблемы, которую могла обеспечить только Церковь. Уже с X века эта диковинная фигура стала украшением храмов в константинопольских владениях от Сербии до Сирии, становясь привычной для ромеев и удивляя приезжавших по торговым делам франков. В конце XII века поменять своего одноглавого гербового орла на двуглавого решился и гостивший в Византии император Священной Римской империи Фридрих I Барбаросса.
Символика первых императоров Священной Римской империи.
1 – Фридрих I Гогенштауфен (Барбаросса – «рыжебородый») - крестоносец, средневековая миниатюра; 2 – знамя Священной Римской империи конца XII – начала XIV веков; 3 – монограмма Фридриха I Барбароссы; 4 – герб Фридриха I Барбароссы; 5 – император Генрих VI, средневековая миниатюра.

    Создание западноевропейскими феодалами еще одной Римской империи в противовес издревле существовавшему Ромейскому царству явилось следствием глобальных этногенных процессов, трактуемых с позиций теории Л. Н. Гумилева как единовременное возмужание одних и медленное угасание других суперэтнических образований. Перенасыщенный пассионарной энергией Запад в своем стремлении к доминирующему положению в средневековом мире пытался прирасти к тем же державным римским корням, от которых произросло мощное древо Византии. И власть повелителей самозваной империи была объявлена столь же священной, как и власть римских первосвященников. Противостояние императоров и пап вылилось в затяжные войны гвельфов и гиббелинов, но объединительным мотивом для тех и других оставалось ментальное неприятие православия.
    Средневековые суеверия западноевропейцев приписывали двуглавому орлу статус царственного символа Древнего Рима, и, поскольку германскими королями был якобы унаследован римский императорский престол, они на «законном основании» владели и «древним римским гербом». Но непрерывность его применения установилась только при Максимилиане I Габсбурге (1493 - 1519), а предшествующие ему императоры поочередно употребляли в своих гербах то одноглавого черного орла, то двуглавого. Сколь же нелепо выглядит одна из официальных научных версий возникновения отечественной геральдики, если она даже не упоминает варягов и провозглашает начальным моментом этого возникновения «заимствование в 1497 году Иваном III герба Священной Римской империи»!
















Двуглавый орел в геральдике Священной Римской империи.
1 – знамя империи XV – XVIII веков; 2 - изображение геральдического орла на средневековой миниатюре; 3 – герб Священной Римской империи с гербами входящих в нее вассальных государств на крыльях орла, 1510 год; 5 – Карл Великий, икона из замка Карлштейн, Чехия, XVI век.

    Апологетам подобного русофобства не ведомо и то, что было известно всей Европе XV - XVI веков, а именно: первоначальная историческая Русь, включенная впоследствии в состав Великого княжества Литовского  и  частично  Польши,   обладала  собственной   геральдической  эмблемой, и эмблемой этой был двуглавый орел. При выборе герба Всея Руси у государя Ивана Васильевича III альтернативы двуглавому орлу практически не было – он был и выразителем грядущего возврата утраченных «дедин и вотчин», и символом Вселенского православия, свободным от басурманского ига оплотом которого становился Третий Рим.
    Древняя Русь, по имени стольного града названная «Киевской», - вот тот единственный регион на геральдической карте Европы, где священный черный ворон тесно соседствует с результатом жертвоприношения – двуглавым орлом. Если парность или двуглавость многих мифологических персонажей выражает единство заключенных в них противоположностей, то выдвинутая В. И. Кулаковым версия ритуального рассечения жертвенной птицы наилучшим образом объясняет происхождение дружинного знака варягов. Ведь мифология оперирует поэтическими символами, а профессиональный воин – секирой.
    Было бы олрометчивым предполагать знакомство едва владевших письменностью западнославянских и северогерманских племен с древностями хеттов и персидской двуглавой птицей Гарудой – гораздо логичнее рассматривать автохтонные (аборигенные) причины появления в далеких одна от другой культурах близких по внешнему облику символов. Сегодня трудно судить о масштабах бытовавшей на севере Европы традиции рассечения культовой жертвы, однако двуглавость языческих символов широко распространена у населявших этот регион не только индоевропейских, но и финно-угорских народов.
Двуглавый орел Древней Руси.
1 – герб Ruthenia (Галицко-Волынское княжество) из "Хроники Констанцского собора" Ульриха фон Рихенталя, 1416 год; 2 – герб Галицкой земли (Halicka), Кодекс Бергсгаммара 1435 года; 3 – герб Перемышльской земли, миниатюра из "Statuta Laskiego" короля Польши Александра Ягеллончика, 1506 год; 4 - герб герцогства Красной Руси (Черниговского княжества) из гербовника Виргиля Золиса, 1555 год; 5 - герб Волынский в Кабинете Теремного дворца Московского Кремля, 1635-1636 годы.
(по материалам С. П. Панасенко)

    Итак, внимательное изучение немецкой и польской геральдической литературы только усиливает нашу убежденность в раннем зарождении русского геральдического обычая. До тех пор, пока христианство не проникло в жизнь европейских народов, вся их символика от личных амулетов-оберегов до общеземельных эмблем основывалась, как правило, на зооморфности ипостасей языческих божеств. Только под влиянием византийской культуры тотемный волк стал преобразовываться в царственного льва (по выражению академика Б. А. Рыбакова - «барса с собаковидной головой»), а разрубленный точным ударом петух или ворон – в неземного двуглавого орла. Свет Креста Христова озарил мрачный бестиарий язычества и возвел его к высотам геральдического искусства.
   
    Иконописание оказалось ярким свидетельством признания и освящения Русской Церковью национального геральдического обычая. В период с конца XV до середины XVII века, когда великокняжескими, а потом и царскими указами утверждался лишь титул самодержца, Церковь оказалась единственным национальным институтом, благословившим и увековечившим родовую символику не только знати, но и безвестных борцов за Веру Христову.
    Одновременно с появлением первых западноевропейских гербовников на иконах русского письма стали возникать изображения князей-страстотерпцев и простых ратников, щиты которых украшала однозначно прочитываемая геральдическая символика. И если еще не выработавшая традицию монаршего утверждения гербов Западная Европа долго сохраняла явочную практику частного и корпоративного гербовладения, Русь в лице своей Церкви одним лишь помещением личных гербов в икону придавала им освященный собственным авторитетом высокий общественный статус.
Прорисовки фрагментов иконы "Благословенно воинство Царя Небесного". Москва, 1550 год.

    До наших дней не дошли записи ни о персонах, отмеченных иконописными гербами, ни о самих гербах. Историки ссылаются на случайность и эпизодичность раннего герботворческого процесса на Руси, на отсутствие в нем документальной составляющей. И на Западе феномен геральдики проявился столь же стихийно, однако Крестовые походы разноязыкого воинства и традиционные рыцарские турниры направили его в собственное русло. Русь же хвалилась своими гербами как новыми нарядами, о фиксации которых никто даже не задумывался. Вот это-то небрежение "геральдической бухгалтерией" и понуждает большинство исследователей относить начала русской геральдики к середине XVII века, хотя сами гербы, как мы видим, существовали намного раньше.
     Только благодаря огромной иконе "Благословенно воинство Царя Небесного", написанной в Москве около 1550 года, мы можем с полным основанием полагать, что уже при Иване Васильевиче Грозном русский геральдический обычай был широко распространен в среде служилого дворянства. Поскольку данная икона благодаря своей уникальной тематике не могла иметь канонических прототипов, а тем более распространенных в среде иконописцев типовых "сколоков", многие детали одежды, вооружения и снаряжения изображенного на ней православного воинства носят документальный характер. И если достоверность изображений оружия, седел и даже стеганых тегиляев не вызывает сомнений, то столь же достоверны гербы и знамена причисленных к лику святых русских ратников.





















Детали иконы "Благословенно воинство Царя Небесного": знаменосец в стеганом тегиляе; государь Иван Васильевич Грозный в окружении пешей рати.

    Как следует из вышесказанного, признание церковного искусства Руси практически единственной сокровищницей знаковых комплексов XI – XVI веков, имевших наряду с самобытной формой подлинно геральдическое значение, значительно расширяет хронологические рамки нашего национального гербоведения. Прослеживаемая в исторической ретроспективе констатация Церковью духовной ценности русского герба должна служить основным критерием самоценности нашей геральдики, а не одна лишь ее внешняя похожесть на западноевропейскую. Только так мы сможем избавить отечественное герботворчество от ярлыка второсортности и направить его в русло исконных национальной традиций.

    Приоритет в появлении на Руси не безвестных, а именных (личных) гербов принадлежит опять-таки Церкви. Россия прирастала новыми царствами – Казанским, Астраханским и Сибирским, но на символике самодержцев вплоть до конца XVII века это никак не отражалось – изменения происходили только в чине титулования. Передачу же отличительных особенностей индивидуума могли обеспечить только личные гербы западноевропейского образца, в немалой мере распространившиеся к тому времени не только среди южнорусского дворянства, но и духовенства.
    Наиболее яркой фигурой XVI столетия, ознаменовавшей культурную целостность русского православного мира, явилась личность Ивана Федорова - "первопечатника Московского". Мастер, сыгравший исключительную роль в становлении книгопечатания на Руси, Украине и в Великом княжестве Литовском, происходил из старинного южнорусского рода Рогозов (к которому, кстати, принадлежал и юго-западный митрополит Михаил Рогоза, принявший в 1596 году Брест - Литовскую унию). Не помещая своего дворянского герба на впервые отпечатанном в Москве Апостоле ввиду царского запрещения городским дворянам заниматься ремеслом, Иван Федоров в своей дальнейшей деятельности активно им пользовался. Продолжая сложившуюся в южнорусской книжности традицию, мастер включал в отпечатанные им книги и гербы меценатов, предоставлявших средства для их производства. Так православная церковная литература способствовала распространению отечественной геральдики.
Геральдика в книгах Ивана Федорова: 1 – издательский знак мастера с гербами города Львова и рода Рогозов из львовского Апостола, 1574; 2 – герб Григория Ходкевича из Учительного Евангелия, Львов, 1569;
3 - герб князя Константина Острожского из "Букваря", Острог, 1578.
    Для Руси XVI – XVII веков сама мысль о публичной самоидентификации посредством личного герба была смелым новаторством, и новаторством вдвойне, если речь шла о гербе простолюдина. Но положение Русской Церкви во Вселенском православии, ее межцерковные связи настоятельно требовали символического выражения достоинства и чести русского первоиерарха в системе общественно-государственных отношений. Давно назревшая необходимость в обретении почетного символа суверенитета церкви и её независимости от светской власти ждала своего разрешения.
    Когда Запад уже видел в родовом гербе традиционный правовой знак привилегированного сословия, историческая Русь (православная Литва, Украина и Великороссия) воспринимала его своеобразным свидетельством личных подвигов на бранном и духовном поприще. При этом фигуры герба порой выступали в качестве наглядных свидетельств трудов, побед и страданий отмеченных гербами героев, становясь скорее наглядными воплощениями поэтических образов, нежели изобразительными знаковыми звеньями со строго очерченными геральдическими функциями. И сегодня уже невозможно определить – в какие конкретные формы могло бы вылиться это явление общерусской православной культуры, будь оно ограждено от постоянного влияния прагматичной модели западноевропейской геральдики.
    Могучей пассионарной личности патриарха Никона, чьи устремления первоначально совпадали с позицией царя Алексея Михайловича, вполне могло оказаться по силам придание нашей православной культуре вселенского звучания. И по примеру южнорусских архипастырей Никон стал обладателем собственного личного герба, являющегося на сегодняшний день самым ранним из сохранившихся великорусских личных гербов. Изображение этого герба сопровождено поясняющим девизом: "Егда печать сию вернии смотряем, велика пастыря всем уподобляем. Десницу, светильник, ключ, Евангелие, образ Спасов, крест, жезл, венец, началие".






















Гербы церковных иерархов: 1 – киево-печорского архимандрита Иосифа Тризны; 2,3 - митрополита Киевского Петра Могилы (вариации из Львовского Апостола 1639 года и прижизненного портрета из Голосиевской пустыни, после 1633); 4 - патриарха Никона (1659)
(прорисовки по А. Б. Лакиеру).
  
 Созданием собственного герба патриарх показал достойный пример всем архипастырям и пастырям Русской Православной Церкви, увековечив в нем не знатность, богатство и ратные подвиги, что свойственно дворянской геральдике, а отличительные особенности своего миропонимания, его духовные ориентиры. Инициатива первосвященника могла бы получить весьма полезное по существу и самобытное по форме продолжение в ряду гербов русского священства семнадцатого и последующих веков, однако исторжение из сана и ссылка Никона воспрепятствовали широкому распространению церковной геральдики как органичной и приоритетной части национальной символики.
     Личный герб патриарха Никона оказался единственным в своём роде геральдическим памятником XVII века, его создание послужило отправным моментом в формировании геральдической культуры Русской Православной Церкви. Заложенные в нем композиционные и художественные принципы должны получить дальнейшее развитие в современной концепции построения корпоративных и личных недворянских гербов церковнослужителей разных рангов.
      Безразличие властей к личной символике российских подданных не воспрепятствовало проникновению в церковную геральдику родовых гербов, утверждавшихся иностранными государями и оказавшихся в пределах России в результате воссоединения ее исторической территории. Таким гербом обладал и святитель Димитрий Ростовский (в миру – Даниил Саввич Туптало, 1651 – 1709), принадлежавший к старинному малороссийскому роду. После перехода в 1686 году Киевской митрополии из подчинения Константинопольскому патриархату в состав патриархата Московского архимандрит Димитрий переехал в Москву, и 23 марта 1701 года был хиротонисан во епископа с возведением в сан митрополита Тобольского и всея Сибири. Но год спустя ввиду болезни Димитрия Петр I своим указом назначил его владыкой Ростовской митрополии.













Святитель Димитрий Ростовский.
1 – родовой герб митрополита с символами его архиерейского сана; 2 – Четьи Минеи, киевское издание 1714 года; 3 – прижизненный портрет святителя с его личным гербом; 4 – мощи святителя в Зачатьевской церкви ростовского Спасо - Яковлевского монастыря.

    "Тишайший" царь Алексей Михайлович, пригласив в Москву иноземного герольдмейстера, поручил ему составление специального геральдического свода, иллюстрирующего династические связи царей и Великих князей Московских с европейскими монархами. Здесь же помещались и перечислявшиеся в титуле самодержцев старинные эмблемы подвластных им земель, отчего сам свод получил название "Титулярник". Он стал первым официальным русским гербовником, в котором не нашлось места гербам даже самых родовитых дворян, не говоря уж об иерархах Русской Православной Церкви. Но западничество второго царя из рода Романовых не простиралось столь далеко, чтобы признать право на существование церковной, дворянской и "бюргерской" (т. е. простонародной) геральдики. Поэтому в Посольском приказе тех лет регистрировались только гербы иностранцев, поступавших на русскую службу.














 Земельные эмблемы из Титулярника царя Алексея Михайловича:
1 – Владимирская; 2 – Ярославская; 3 – Белоозерская: 4 – Ростовская.

    Дальнейшие события еще более сузили перспективу развития полномасштабной национальной геральдики. В годы правления царя Федора Алексеевича князем В. В. Голициным были сожжены Разрядные книги, содержавшие сведения о генеалогии и родовой символике старейших российских семейств, а учрежденная впоследствии Петром Алексеевичем Герольдмейстерская контора оказалась на первых порах органом кадрового учета служилого дворянства. И лишь ко времени царствования Екатерины II этот высший геральдический орган страны обрел, наконец, полноценную герботворческую направленность (разумеется, откровенно прозападной ориентации). Российская геральдика официально превратилась в сугубо дворянскую привилегию, оставляя за гранью своих интересов всю массу духовенства, купечества и крестьянства.
    Синодальный период в истории Русской Православной Церкви означал ее полное огосударствление, лишение суверенитета и многих былых привилегий. В таких условиях обезглавленная и подначальная чиновничеству Церковь не могла посягнуть на собственную корпоративную геральдику, возобновление которой противоречило законодательству Российской Империи и сложившейся к тому времени герботворческой практике. Но и восстановление патриаршества в 1917 году не смогло изменить ситуацию – при страшных гонениях со стороны воинствующего безбожия Церковь была вынуждена отстаивать самое свое существование, а вся без исключения национальная геральдика России и вовсе оказалась под запретом.
    Богоборческий режим в России стал причиной разделения нашей Церкви на Московский Патриархат и Русскую Зарубежную Церковь, окормлявшую десятки тысяч эмигрировавших соотечественников. В нелегких условиях изгнания она продолжала хранить устои православия, не допуская мысли о сотрудничестве с узурпаторами. Примером сохранения исконных традиций личного гербовладения может служить родовой герб баронов фон Мейендорф, включение в который священнических атрибутов отмечает личность одного из известнейших деятелей русского церковного зарубежья - профессора богословия протопресвитера Иоанна Мейендорфа.
Личный герб
протопресвитера Русской Зарубежной Церкви
Иоанна Мейендорфа
(1926 - 1992)
    Отделение от светского государства, казалось бы, устранило все юридические преграды и исторические предрассудки на пути развития собственной корпоративной геральдики Русской Православной Церкви. И восстановление ее древних, затерявшихся в веках и остающихся поныне малоизученными традиций становится, прежде всего, внутрицерковной проблемой. Нашей Церкви вполне приличествует обладать целым рядом атрибутов суверенитета (пусть даже несколько ограниченного), и в первую очередь – гербом и флагом. Да и личная символика ее священства и чад может успешно развиваться в независимом от государственных геральдических служб направлении.
    Наши братья по вере в Сербии, Греции и на Кипре уже доказали удивительную жизнеспособность питающейся от византийских корней церковной геральдики. Несмотря на века гонений, которые претерпели православные сербы и греки от крестоносцев и турок, их древняя православная символика выжила и находит свое достойное место в современном церковном искусстве. Особенно это бросается в глаза в тех странах, которые, в отличие от Руси, не имели в прошлом сколь-нибудь заметного и устойчивого геральдического обычая.

Далее см. Часть третью в разделе "Церковные гербы" (правое меню)